– А это отец Нелюбина?
То ли водка вошла не так, то ли вопрос не понравился, но дед неожиданно сморщился как от зубной боли и, зажмурив глаза, поднес кулак ко рту. В такой позе он просидел не шевелясь не меньше минуты, потом уставился на Самойлова влажными и злыми глазами. А Лёшка, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Я просто у Алёнки был, она мне её показывала. Там вся семья гордится героическим дедом. Начинают говорить, не остановишь. Мы именно так вас и нашли.
– Сука… – взгляд энкавэдешника уперся в окно и замер. Комментариев не последовало. Даже Лешка немного оторопел. «Сукой» могла оказаться Алёнка, по неизвестной причине, но тот же самый орден мог упасть и на грудь Самойлова, например, за излишнюю болтливость.
– Не понял, Василь Иваныч? – Лешка выглядел удивленным.
– А тебе и понимать не надо, – долгая пауза зависла в воздухе, пробежалась вдоль бревенчатых стен, отразилась в глазах Поля и Лёшки и кончилась сипловатым выдохом, – знал я неплохо Филина…
– Кого? – удивленно вырвалось у Поля.
Рюмка номер пять, услужливо подвинутая Самойловым, отправилась догонять свою предшественницу, по дороге цепляя и включая всевозможные тумблеры громкости, честности и неожиданных откровений.
– Филин, ну в смысле Филимон – отец Нелюбина и, соответственно, дед твоей подруги. Шеей мог крутить легко во все стороны, вот так за глаза его и прозвали Филином, – пояснил Сорока, – дрянь был человечишко. У меня друг был, Василий, тоже в финчасти работал, молодой совсем парень был… был да и сплыл… из-за этого…
Тяжелый взгляд хозяина дома пытался сфокусироваться на березе за окном и, очевидно, именно от напряжения глаза его заметно повлажнели :
– Собака, приблуда, у нас рядом с управлением жила. Мы её подкармливали, кто чем мог. Щенок совсем. Но однажды попалась она под ногу «героическому» Филину, а тот её в стенку пинком и припечатал, чтобы не мешалась, просто так… прибил, одним словом. Васька мимо как раз проходил, ну вот он от души и съездил по сусалам этому уроду. Тот мордой в лужу, а потом донос настрочил… Ваську, одним словом, арестовали, приговорили и отправили лес валить… Больше мы с ним так и не встретились…
Узловатая рука сама потянулась к бутылке и привычным жестом наполнила рюмку. Сорока шумно выдохнул и продолжил:
– Это отродье тоже долго не прожило. Запойный он был, свалился в подъезде с лестничной площадки вниз головой и всё, капут… Хотя отец тогда один раз обмолвился, что вроде помогли ему, не сам он…
Василий Иванович обвел мутноватым взглядом примолкших слушателей. Поль сидел прямо на табурете и не шевелился. Лёшка с мрачным видом изучал спичечный коробок, на этикетке которого улыбалось счастливое лицо первого космонавта Земли. Очевидно, внутренний голос подсказал рассказчику поднять градус напряжения, и он, придвинувшись вплотную к Полю тихо и с расстановкой произнёс:
– Он у нас штатным палачом был, вот, по моему мнению, он и расстрелял твоего деда…– голова Сороки неожиданно запрокинулась, и раздалось мерное сопение. Хозяин отключился мгновенно, оставив молодых людей наедине. Поль с посеревшим лицом посмотрел в глаза Лёшке:
– Думаешь, он правду сказал?
Лёшка устало провел пальцами по бровям и постарался ответить другу как можно безразличнее:
– Всё может быть. Хотя… друга арестовали, собаку убили, плюс транквилизатор, – он качнул головой в сторону опустевшей бутылки, – сам посуди, тогда ему было самому лет двадцать от силы. Вопрос, откуда простой бухгалтер может знать про палача? Если тебе интересно мое мнение, то я, лично, в больших сомнениях.
Сопение неожиданно прекратилось, и Сорока, как ни в чем не бывало, вклинился в разговор:
– Молодой ты ещё… «в больших сомнениях», – трудно было не услышать в голосе хозяина презрительных ноток, – вот именно, что только простой бухгалтер иногда знает всё! Должность у него была подходящая – помощник коменданта. А главное, ему ежемесячно начислялось двадцать пять процентов премии. Я сам лично составлял платежные ведомости на всех сотрудников. Начальникам управлений премии только по праздникам, а ему почему-то ежемесячно. Думаешь, за что, за портянки? Я поинтересовался у своего отца, так в лобешник и получил от него по полной программе. Отбил охоту интересоваться не своим делом.
Лёшка подобрался, как борзая, и блеснул глазами:
– Интересно, а сохранились эти ведомости с зарплатами?
Сорока не обратил никакого внимания на реплику Самойлова, но повернулся к Полю и добавил:
– Я не знаю, сынок, всего точно, но ходили в наши времена слухи о том, что расстреливали осужденных недалеко от города в районе Дубовки… так что дед твой, скорее всего, где-то в тех краях лежит. Потом немцы пришли… опять расстреливали там же. Я сам родился недалеко от Дубовки, в детстве, помню, там пустырь был огромный, один белый песок, как в пустыне. До речки летом, бывало, бежишь, как по горящей сковородке, пятки огнем горят. А в пятидесятые именно там сосен насажали… да так, что не везде пройти можно. Во, во, – он заметил, как вскинулись брови у Самойлова, и поднял вверх указательный палец, – и я про то же… Значит, не просто так посадили… А младший, Кирюша, тоже скотина приличная. Поспорили мы с ним несколько лет назад, о чем спор был, уже и не вспомню. Вот в том разговоре он мне и говорит, мол, плохим следователем был Сорока-старший, если не смог раскрыть дело про убийство его отца… А я ему сгоряча и влепил, мол, лучше такой отец, чем отец – палач… Короче, через месяц отправили меня в отставку досрочно. Нашли кое-какие нарушения в работе и предложили по собственному…