Эхолетие - Страница 66

Одно время к ним зачастил в гости сосед. Здоровый бугай Виктор, работавший в кузнечном цеху механического завода, как-то принес на новоселье бутылку водки и разносолов. Парень был веселым и открытым, любил побалагурить, попеть песни, но больше всего любил под водочку поговорить про жизнь. Исполнитель не уклонялся от этих дружеских визитов, хотя они его не очень интересовали. Он не понимал, как можно проводить столько времени в пустой говорильне. Выпили и разошлись, чего еще желать? Однажды встречи закончились так же внезапно, как и начались. Перед майскими праздниками Виктор заскочил к ним на огонёк с традиционным мужским сувениром, который был дружно оприходован за полчаса, и начал свои очередные рассуждения о роли женщины в семье и о пользе кузнечного ремесла. Исполнитель выразил свои несогласия по ряду вопросов, но истинный рабочий не привык, чтобы ему перечили, и попёр буром на субтильного человечка со сломанным ухом. Вечер угрожал перейти в бытовую потасовку, но Исполнитель немного откинулся назад на табурет и внимательно посмотрел в глаза дебоширу. Реакция была предсказуема. Что уж в них прочитал кузнец, неизвестно, но крупная тушка бройлера неожиданно сморщилась до размеров цыпленка, а глазки сжались и часто заморгали. Сосед скомканно извинился и мгновенно исчез. Навсегда.

Несколько раз за весь год к нему заглядывал Антонов. Старик обычно заходил поздно вечером, когда все домочадцы уже спали. Исполнитель наливал по полстакана, бывшие коллеги выпивали, и Антонов молча, без слов, ронял седую голову на стол и засыпал. Через некоторое время он просыпался и, не говоря ни слова, уходил в ночь. Так было до ноября, а месяц назад он заснул в сугробе и проснуться уже не смог. Труп нашли утром во дворе его собственного дома возле помойки и, поскольку родни у него не было, похоронили тихо и спокойно за городской чертой. В тот день Исполнитель полностью закрыл тоненькую тетрадку под названием «Друзья и знакомые».

Можно, конечно, было сказать, что жизнь удалась и все мечты исполнились – прекрасные бытовые условия, хороший и гарантированный рост по службе, власть, эмоционально плещущая через край, хорошая зарплата и очень неплохие премиальные. Именно год назад так и было. Исполнителя вначале подхватила и понесла наверх, с мутного дна, волна всесилия и возможностей без границ. Людишки превратились в никчёмный биологический материал, судьба которого заканчивалась именно в его руках, как заканчивается бесполезная жизнь мухи с оторванными лапками в руках озорника. По этой причине сослуживцы, чувствуя странную отстраненность, никогда с вопросами не обращались и в дружбу не лезли, тем более. Немного времени спустя он понял, что никакую другую работу, положенную по штатному расписанию, ему выполнять не надо. Однажды комендант, его непосредственный начальник, принес ему журнал учета казенного обмундирования, выдаваемого на сотрудников управления, и показал, как именно следует его заполнять. Конкретные сроки не были поставлены, поэтому Исполнитель его вёл время от времени, понимая, что и небольшой отдельный кабинет и журнал – всего лишь ширма, отгораживающая весь мир от его основной работы. Деньги он решил копить и копить основательно – на жизнь самое необходимое, на перспективу – всё остальное. Несказанную радость доставлял маленький деревянный чемодан, неторопливо наполняющийся ассигнациями.

Существовала только одна проблема. Он ощущал свою полную бесполезность в дни, когда не было работы. Их он проводил, наблюдая за жизнью за окном, часами чистил свой наган и всё чаще «Особая» помогала ему решать сомнения любого толка. В первые дни он её употреблял, потому что так было положено, через месяц – потому что это стало традицией, через три – оказалось, что без нее невозможно совсем. Только теперь это была уже шестидесятиградусная и стаканы к этому времени немного подросли. По вечерам за ужином он пил в одиночестве, а жена старалась не показываться ему на глаза, не на шутку его опасаясь. Клавдия догадывалась о том, что именно он делал на работе. Иногда ей приходилось застирывать китель, забрызганный бурыми каплями крови, но никогда она с мужем не пыталась об этом заговорить. В последние месяцы, когда он после ужина откидывался на стенку и часами мог смотреть перед собой, она предпочитала незаметно уходить на свою часть комнаты, отгороженную от кровати мужа простыней. Время от времени она забирала с собой сына и уезжала к матери в деревню, в пяти километрах от города, тем более, что супруг никогда не возражал.

Исполнитель открыл дверь подъезда и, поёжившись, вышел во двор. Тулупчик из овчины надежно согревал, но похмелье давало о себе знать нервной дрожью в плечах и тремором в конечностях. Однако это легко исправлялось получасовой дорогой до управления, тем паче, что ненастье было только на руку. При выходе со двора с ним разминулся человек средних лет в форме военного летчика. Явно они виделись не первый раз, хотя лётчик как лётчик, ничем не примечателен: кожаное пальто – реглан, в бурках – фетровых сапогах, обшитых снизу кожей, и в обычной общевойсковой ушанке, закрывающей лицо и щеки до бровей, что было неудивительно в такую погоду. Едва заметно прихрамывая, он прошел мимо и зашел в подъезд, где жил Исполнитель. Чекист прошел два квартала домов, изредка матерясь, попадая ногами в ямы и выбоины, затем мимо базара и вышел на Плехановскую, теперь идти стало значительно легче. Когда он пересекал Конную площадь, его вдруг осенило. Он вспомнил, где и когда видел этого летуна – пару недель назад перед входом в управление. Точно, это было за неделю до дня ВЧК, когда он заметил фигуру в фасонистом реглане – летчика, покуривающего у входа. «Ясно – это кто-то из военных особистов, очевидно, отмечался по прибытию в командировку в город. Удивительно, что живём в одном подъезде» – подумалось Исполнителю.