Эхолетие - Страница 56

– Привет, пернатый, много куришь. Здоровье беречь надо.

– Здравствуйте, товарищ младший лейтенант, курением его не убьешь, скорее убьёт его финансовая отчетность, – улыбнулся собственной шутке Сорока и затушил гильзу папиросы – А вы чего здесь? Вы же некурящий.

– Просто мимо проходил. Кстати, твоего Бартенева сегодня к высшей мере приговорили, – сообщил он как бы невзначай и внимательно посмотрел в глаза финансисту, – представляешь, даже родным никто не сообщит.

– А я чего?.. ну приговорили, значит, так надо… хотя вроде правильный профессор был… но, наверное, я чего-то не знал… да? – растерялся Сорока.

Следователь не ответил и, повернувшись, пошел в сторону своего кабинета.

«… ибо птицы небесные перенесут твою речь, и пернатые объявят дело… ». Прав все-таки Соломон, зачем мне все это надо?..

… В камере было чуть громче, чем обычно. Сутулые, напряженно-осторожные фигуры обсуждали последние новости. Их было немного, этих новостей, но они были значимыми. Двадцать пять арестантов получили ВМН. Заморозки пробежались по камере и пригвоздили слабых, даже еще не приговоренных, к нарам, а в кулаки сильным добавили свинца.

– У нас с вами один диагноз на двоих, как я вижу, – с улыбкой произнес Нестеров, обращаясь к Бартеневу.

– Если выражаться вашей терминологией, нам на всех прописали одну пилюлю, – невесело усмехнулся Владимир Андреевич.

– Спорить не буду, ваше определение точнее моего. Ладно, пойду к больным, пока есть еще время.

Тяжелую атмосферу в камере разрядил грохот двери и конвоир, выкрикнувший фамилию Бартенева. Владимир Андреевич молча встал и пошел на выход. Поравнявшись с Нестеровым, он протянул ему руку, но Яков Семенович резко прижал его к себе, и они обнялись, не произнеся ни слова. Коридор, железная дверь, еще один коридор промелькнули как в кино. Узкий проход уперся в небольшое квадратное помещение, из-под двери которого нещадно сквозило. Двое конвойных сзади ловко скрутили руки веревкой, не менее ловко затолкали грязную ветошь в рот и сверху обмотали его тряпкой. Третий конвойный распахнул дверь, и Бартенева по металлической лестнице затолкали наверх в кузов машины. Дверь снова закрылась. В странном, поблескивающим металлом кузове никого не было. Владимир Андреевич сел в углу на скамейку и прикрыл глаза. «Ну что, философ, дорога заканчивается. Почему же совсем нет страха? А чего бояться – вроде всё успел сделать. Лиза с Катенькой в безопасности, а это главное. Недочитанные лекции? Это, наверное, имело бы смысл лет через пятьдесят, а сейчас вряд ли, когда поголовно ненависть захлестывает разум. Очевидно, я не в то время родился, должно было пройти еще несколько десятков лет…» Раздумья Бартенева были прерваны следующим заключенным, которого так же втолкнули, но он не удержался на ногах и упал. Владимир Андреевич привстал, чтобы ему помочь, потом обессиленно рухнул снова на скамейку, вспомнив, что со связанными руками он тоже беспомощен. В течение сорока минут четырнадцать человек были собраны в кузове и приготовлены к отправке. Четырнадцать пар глаз, спокойных, безразличных, нервно моргающих от страха, чуть заметно мерцали в темноте. А кто-то негромко подвывал. Машина завелась, в задней стенке открылся небольшой круглый люк, в него что– то вставили, защелкнули, и тут же кузов наполнился едким дымом. Хлопнула дверь кабины, и машина начала движение. Люди инстинктивно переметнулись к дальней от выхлопных газов стенке, но это не помогло.

Минут через пять Бартенев ощутил головокружение и первым упал под лавку. Перед тем как потерять сознание, он заметил, что носом уткнулся в самый угол кузова, и ему на лицо иногда долетали и падали капли воды. Металл, или от времени, или в результате заводского брака разошелся, и немного чистого воздуха врывалось в тесный кузов. Сверху стали наваливаться падающие тела…

Машина двигалась по проселочной дороге, преодолевая ухабы и надсадно рыча, вылезая из глубоких ям, заполненных дождевой водой. Ливень усилился, и водитель едва не проскочил поворот, за которым стоял еще один ГАЗ с брезентовым кузовом. Чертыхнувшись, он сдал немного назад и, обрулив свежевырытую яму, остановился рядом с ней. Исполнитель, дождавшись, когда из кузова выпрыгнули четыре бойца, открыл дверь кабины и вышел под проливной дождь. Пока водитель отсоединял шланг, младший лейтенант ключом открыл замок и распахнул дверь. Клубы сизого дыма обволокли его с ног до головы, и он упал на колени, задыхаясь от невыносимого кашля.

Бойцы, украдкой усмехаясь над неопытным чекистом, достали металлические крючья и, цепляя ими бездыханные тела, по одному вытащили их на небольшой бугор перед ямой. Первые семь трупов полетели вниз. Исполнитель, кашляя, яростно размахивал руками. Бойцы остановились.

– Что случилось, товарищ младший лейтенант?

– Куда!? … Отставить … – прохрипел он, расстегивая кобуру, – … контрольный …

– Товарищ младший лейтенант, так тут одни покойники…

Исполнитель, не тратя сил на разговоры, продолжая безостановочно кашлять и вытирая слезы вперемешку с дождевой водой, остановился на краю ямы и заглянул вниз. Семь обездвиженных тел лежали в одной куче на двухметровой глубине. Он взвел наган и произвел семь выстрелов. Кашель мешал стрелять, да и погодные условия не способствовали, поэтому пришлось выждать паузу между приступами и расстрелять сразу весь барабан. Исполнитель тут же шомполом выкинул семь стреляных гильз в яму и перезарядил револьвер. Подойдя к семи телам, лежавшим на краю, он повторил процедуру.

– Тела в яму, место оцепить, буду через два с половиной часа, – коротко приказал он и, окинув взглядом бойцов, сел в машину.