Эхолетие - Страница 55

Начальник лисецкого НКВД сидел на своем рабочем месте и просматривал стопку документов, лежащих перед ним на рабочем столе. Его лицо было непривычно озабочено, и на то была причина. Двадцать пять приговоров, двадцать пять высших мер наказания в один день. Честный служака всю сознательную жизнь боролся с врагами народа, выковыривал их из любых щелей, да и в гражданскую никогда не кланялся пулям. Но последний год странные сомнения стали часто его одолевать. Иногда он присутствовал на допросах, производимых его сотрудниками, и встречал арестованных, которые не должны были там находиться. Иногда изучая отдельные дела, он интуитивно понимал, какими способами были добыты показания. Якименко никоим образом не оправдывал задержанных, дыма, как известно, без огня не бывает, но что-то ему подсказывало, что возмездие не всегда было адекватным совершенным проступкам. Вот и сегодня, двадцать пять расстрелов – многовато для одного провинциального города. А может, всё было правильно, просто он стареть начал? Из раздумий его выдернул стук в дверь.

– Разрешите? – на пороге стоял Исполнитель, подтянутый, но с одутловатым лицом.

– Проходи, садись, – Якименко кивнул на ряд стульев, стоящих у длинного стола. Дождавшись, когда младший лейтенант присел, он передал ему для ознакомления пачку приговоров.

Тот без единой эмоции перелистал их в течение минуты и, вернув документы начальнику, безразличным голосом спросил:

– Во сколько начинать?

Мат едва не сорвался с губ Якименко. «Сучонок, тебе дай волю – стрелял бы, наверное, всех с утра до вечера». С Исполнителем ему, конечно, повезло, он работал не хуже Антонова, но Антонов был человеком, а этот был просто машиной для расстрелов. Памятуя о не простой обстановке в системе НКВД, о чистках, которые вспыхивали то тут то там, Якименко сдержанно пояснил:

– Сегодня всё пройдет немного иначе. У нас в гараже имеется спецмашина на такой случай. Обычный ГАЗ АА, только немного переделан. Кузов оцинкован изнутри и в нём имеется раструб, куда вставляется шланг, присоединенный к выхлопной трубе. Место исполнения приговора – поселок Дубовка, порядка двадцати километров на северо-восток от города. Время в пути около часа. Поэтому работы у тебя почти никакой – к месту прибудут трупы. Твоя задача – проверить и уничтожить оставшихся в живых, но, судя по опыту, это маловероятно. Ты в кабине с водителем, на месте команда из четырех бойцов. Их задача – подготовить захоронение и уничтожить следы казни. Совершишь два рейса, в первом четырнадцать приговоренных, во втором одиннадцать. Первый выезд ровно в двенадцать. Да, главное проверь, чтобы руки были связаны и чтобы кляпы были забиты до упора.

– Это для того, чтобы не орали, когда по городу повезем?

– И для того, чтобы кузов не заблевали. По окончании дела составишь акт – и мне на стол. Вопросы?

– Вопросов нет, разрешите идти? – Исполнитель молча отодвинул стул и, не дожидаясь разрешения, двинулся в сторону двери.

– Товарищ младший лейтенант, у меня вопрос, – остановил его окрик начальника. – Точнее предупреждение. Будешь увлекаться алкоголем, уволю, несмотря на все заслуги, ясно?

– Так точно, но я в рамках допустимого, – Исполнитель криво улыбнулся, – у вас, кстати, скоро ручка отвалится, – он указал на дверную скобу, болтающуюся на деревянной двери…

… Бартенев наслаждался звуком дождя, стучащего в окно и практически не слушал монотонное зачитывание приговора. Да и к чему там было прислушиваться, всё и так ясно, в отличие от дождя, который всегда непредсказуем. Владимир Андреевич провел в местной тюрьме пять месяцев и за последние два смог приучить себя к мысли о казни, как ни страшно это для него звучало. Его измученная душа даже немного торопила это событие, потому что силы, данные ей Богом, истощились. «… и приговорить к высшей мере наказания, приговор обжалованию не подлежит». – Краснощекий весельчак с удовольствием закончил чтение и уставился на Бартенева.

– Я могу идти? – ровным голосом спросил приговоренный.

– Чё, совсем не страшно? – поинтересовался следователь. – Смотри, могу по-настоящему испугать, обделаешься напоследок, – и закатал рукав.

– Да, будьте любезны, окажите услугу, – улыбнулся Бартенев,– Может быть, проживу подольше. Больных и раненых у вас не расстреливают, я не ошибаюсь?

– Конвой, увести! – взбешенно рыкнул следователь и плюнул с досады на пол. Всегда приятно видеть результаты своего труда, когда недобитая контра валяется на полу, скулит, целует сапоги и молит о пощаде. А когда эта сволочь еще лыбится как параша, значит, что-то недоделали, значит, слабо допрашивали.

– Серег, ты чё так долго в сортире? – встретил он вопросом входящего в кабинет следователя с безупречным пробором. – Забздел читать приговор, что ли?

Младший лейтенант молча прошел в кабинет и присел сбоку от стола:

– Тебя какая муха укусила? Иди отдохни, я дочитаю последние пять.

– Да нет, подозрительно как-то, – не успокаивался краснощекий, – то ты Бартенева допрашивать нормально не даешь, то уходишь с приговора.

– Если подозрительно, то надо было проследить за мной до туалета, сесть в соседней кабинке и обо всем случившемся доложить начальнику, – отрезал напарник. – Предупреждаю, еще одна необоснованная претензия, и я сам рапорт подам, о том, что мешаешь проводить следствие с террористами. Ты меня понял?

– Да ладно тебе, – сдал назад весельчак, – пошутить нельзя.

– Шутить можно, мешать работе нельзя, – кинул вслед выходящему из кабинету младший лейтенант и на секунду задумался. То, что он сделал пять минут назад, сложно, конечно, назвать должностным преступлением, однако, по сути, он его совершил. Во-первых, конечно, напарник прав – сложно зачитывать приговор человеку, который не тянет на преступника. Гораздо проще уйти на время из кабинета. Во-вторых, он сделал то, о чём просил Бартенев, – нашел в курилке помначфина Сороку и как бы между прочим сказал: