Эхолетие - Страница 44

– А за ними где-нибудь ухаживают?

– Поль, вы о чем? – Алёнка округлила глаза.

– Ну, у нас в Париже есть Инвалиды, там заботятся о заслуженных ветеранах. – Дюваль не мог не знать, что в столице Франции Инвалиды существовали как музей, но учитывая, что там реально проживала сотня – другая французских ветеранов, практически, не покраснел.

– Анахронизм какой-то, – рассмеялась Алёнка, – наши все по домам, точнее, по дачам, отец как-то давно еще ездил в Синие Дали, это недалеко от города, и поздравлял их с коллективом на день ЧК.

В прихожей послышались звуки и раздались голоса.

– Ну, вот и папа пришел, ага, спасибо, – Алёнка убрала на место протянутую ей фотографию.

В комнату бодро вошел невысокий моложавый мужчина в сером костюме, тщательно причесанный, с внимательными карими глазами. От него веяло спокойствием и доброжелательностью. Сдержанная улыбка была идеальной даже для господ из французского бомонда. Поль немедленно попал под его обаяние и подумал еще про себя, что Лёшка, точно, параноик – какая к черту осмотрительность? Такие люди не принесут ничего, кроме добра, и говорить надо с ними откровенно, если хочешь что-то узнать. Нелюбин подошёл к дочери, нежно поцеловал её в щеку и протянул руку Полю:

– Нелюбин Кирилл Филимонович, здравствуйте.

Это было произнесено так просто и непринужденно, что мгновенно растопило официоз первой встречи. Таким тоном общаются между собой старые добрые знакомые, и ответить чем-то обезличенным было всё равно, что плюнуть в протянутую руку. Дюваль расцвел, как роза, и радостно пожал руку :

– Поль, преподаватель французского, здравствуйте. Поль Дюваль.

Нелюбин прошел вглубь гостиной, присел на кресло и жестом предложил сделать то же самое Полю.

– Дочь, оставь пожалуйста нас наедине, это не долго. Мы кое-что обсудим, а потом присоединимся к вам. – Алёнка, улыбнувшись, вышла, и он продолжил: – Поль, я в курсе вашей проблемы, давайте еще раз её обрисуем. Итак, что именно вас интересует, и чем конкретно вы располагаете?

Полю неожиданно захотелось все без утайки рассказать этому человеку. О том, сколько времени их семья разыскивала деда, о том, сколько усилий он предпринял самостоятельно, находясь здесь, в Лисецке, о записке, написанной дедом собственноручно. Но, совершенно против его воли, всплыл из глубин сознания образ Лёшки со строгими глазами, осуждающе качающего головой, и очарование развалилось на куски.

– Извините меня за беспокойство, Кирилл Филимонович, я, наверное, не в праве был к вам обращаться, но моя мама очень долго искала отца и когда узнала, что я проведу свою командировку в вашем городе, попросила приложить усилия в возможных поисках. Я проверил архивы, но ничего не нашел, а когда представилась возможность, обратился к Алёнке, вот собственно и всё. Всё, чем я располагаю, это справка о реабилитации моего деда, а что меня интересует – это место его захоронения. Не скрою, хотелось бы положить цветы на его могилу от себя и от мамы.

Нелюбин слушал молча, не перебивая, чуть наклонив вниз голову и изучая рисунок на свитере Поля. Было видно, что человек сопереживает чужой боли, всем своим видом извиняется за эту беду, но вместе с тем дистанцируется от причин этой проблемы.

– Поль, всё, что я вам скажу, это правда. Она может быть не очень приятной, но какая есть, – Кирилл Филимонович картинно развел руками, – помочь вам попросила дочь, а для меня это, как для солдата приказ. Я не сразу вам дал ответ по причине того, что пришлось запрашивать Москву. Дело всё в том, что время тогда было сложное, архивы должным образом не хранили, а война вообще уничтожила последние остатки документов. Именно по этой причине вашей маме никто не мог дать конкретных объяснений, но я вам этого не говорил. После войны была проведена масштабная реабилитация в связи с явными перегибами, поэтому вы и получили справку по деду. Не поймите меня неправильно, но как в тридцатых годах перегнули с репрессиями, так же в пятидесятые перегнули и с реабилитациями. Других документов, к сожалению, не сохранилось. Я сделал запрос в столицу, но оттуда пришел неутешительный ответ, который я вам, по известным причинам, показать не могу. Просто поверьте на слово. Информации, кроме той, что у вас на руках, больше нет.

– Простите, Кирилл Филимонович, а где расстреливали в те годы, вы можете сказать?

– Дорогой Поль, в тридцать седьмом году я только родился, так что, извините, сам не знаю. И что касается места, это никогда не афишировалось и не передавалось от поколения к поколению.

Дюваль был вполне удовлетворен состоявшейся беседой. Всё сразу встало на свои места – и отсутствия дела в отношении Бартенева, и отсутствия места его гибели. Всё просто и понятно. Вот и Нелюбин сидит напротив с вежливой улыбкой и не понимает, какие еще могут быть вопросы, однако какой-то мелкий червячок не давал покоя. Поль сразу понял, что имя этому червяку – Алекс:

– Кирилл Филимонович, скажите, а остался кто-нибудь в живых из сотрудников безопасности тех лет? Может, вы меня познакомите с ними? Нелюбин пожал плечами и дружески улыбнулся Полю:

– Вам надо было работать журналистом, у вас призвание. К сожалению, никого в живых не осталось, всё то поколение погибло в годы войны, и ему на смену пришло наше поколение, тоже уже все почти отставники. Совсем скоро и мне предстоит бессрочная рыбалка и сбор грибов. Так что мой добрый совет – не теряйте время напрасно. Я искренне вам сочувствую, но того, что было, уже не вернуть, и того, что сделано, – тоже не исправить. Вы помните вашего деда, и это главное. Большего вы узнать не сможете и не потому, что это кто-то скрывает, а по причине банального отсутствия информации. Простите, если разочаровал вас. Пойдемте лучше к нашим девушкам. Они наверняка заждались нас.