Эхолетие - Страница 106

106

Лёшка не заметил, как оказался в знакомом дворике с причудливо сплетенными деревьями. Но того, кого он искал, нигде не было видно. Самойлов забежал в подъезд и с замиранием сердца постучался в дверь на первом этаже. На третьем выдохе она открылась, и в дверном проёме появилась фигура дворника.

– Бог ты мой, снова вы? – искренно удивился он, но Лешке это удивление показалось наигранным. Цепкие глаза Игнатьева ощупали его с ног до головы и прилипли ко лбу, не отпуская от себя ни на минуту, – вот удивительно, как день с утра не заладился – метла поломалась, так он и продолжился. Опять интервью брать будете?

– Добрый день, пройти можно?

– Надеюсь, что будет добрым, – согласился Игнатьев и посторонился, – ну проходите, если пришли, пообедаем вместе.

–Так, вроде, время завтрака, – улыбнулся Лёшка.

– Это у вас, у комсомольцев, завтрак, а у рабочего класса уже обед. Проходите, присаживайтесь, я сейчас котлет принесу, – сутулая спина скрылась на кухне.

Самойлов разделся, прошел в комнату и огляделся. Подошел к книжной полке, потом к подоконнику. Ничего не изменилось с прошлого раза. Скрипнула половица, и в комнату вошел дворник, окутанный ароматом жареных котлет. В руках он одновременно умудрялся держать небольшую кастрюльку, две тарелки, ножи с вилками, баночку с горчицей и несколько кусков ржаного хлеба. Игнатьев расставил тарелки, водрузил на столе кастрюлю с котлетами и указал Лёшке его место напротив:

– Прошу, чем богаты.

Лёшка присел, внимательно наблюдая, как легко дворник отрезает ножом маленькие кусочки котлет и, не спеша, отправляет себе их в рот. Присмотревшись внимательнее, Самойлов понял, что именно в нем было странного. Прямая осанка никак не вязалась с паклями седых волос, а борода-лопата с аккуратно подстриженными ногтями. Игнатьев бросил на него мимолетный взгляд:

– Что не едите? Или вопросы новые мучают? – усмехнулся он.

Лёшка смело разрезал котлету пополам и с удовольствием прожевал её:

– Уже начал. А что касается вопросов, то их почти нет. Осталось только воссоздать мелкие детали для очерка. Создать атмосферу того времени, так сказать.

– Атмосферу? – удивленно протянул дворник. – А я-то чем могу помочь? Атмосфера была точно такая же, как и сегодня. То дождь, то снег. И люди такие же… только одевались по другой моде. Проживете с моё, поймете. Всё повторяется, ничего нового.

– Котлетку еще можно? Очень вкусно, – попросил Лёшка и, не дожидаясь согласия хозяина, самостоятельно достал ее из кастрюли, – ну не скажите. Конечно, многое повторяется, но многое остается строго индивидуальным. И как бы ни были похожи люди, мода и природа, есть детали, которые принадлежат только определенному отрезку времени.

– Складно говорите, молодой человек. А что, например?

– Например? Да легко. Ну, например, взять вот этого зайца, – Лешка встал, сделал два шага до окна и вытянул из-за занавески белую игрушку и уважительно качнул головой, – я всё помню, я очень деликатно, – добавил он, увидев, как нахмурились брови хозяина. – Привет, Пират, – обратился он к зайцу, – ты такой же, каких делают сегодня, но ты совсем другой, из того времени, которого уже никогда не будет. Улавливаете мою мысль?

Лёшка повернулся и посмотрел на Игнатьева, но укололся о его ледяной взгляд.

– Как ты его назвал?

Самойлов, не обращая внимания на угрожающую напряженность вопроса, пояснил:

– Пират… ну одноглазый же, – он подошел к столу и посадил плюшевую зверюшку перед дворником, – я даже историю уже сочинил про него, послушайте. Была, например, у него хозяйка… ну, маленькая совсем девочка, лет пяти, не больше. Она укладывала его спать с собой каждый вечер и мило называла его Пиратом, а родители улыбались и были счастливы от детского щебетания. Ой, вы меня слушаете?

Дворник уставился немигающим взглядом в зайца, потом медленно перевел серые глаза на начинающего журналиста.

– Складная история, продолжай.

– Ага, – согласился Лёшка, – или вот, например, мы с Полем, ну, помните такого… со мной приходил? Так вот, обнаружили мы с ним несколько артефактов того времени, а разгадать не можем. Может, у вас получится?

Дворник не ответил, продолжая рассматривать игрушку – как будто в первый раз. Лёшка, тем временем, отодвинул ее на край стола, на равное расстояние от себя и дворника, достал из внутреннего кармана почтовый конверт, вытащил из него серый клочок бумаги и бережно положил перед Игнатьевым.

– Взять хотя бы этот. Что скажете?

Вилка выпала из руки дворника. Он переворачивал записку то одной стороной, то обратной, перечитывая бесконечное число раз несколько слов, практически исчезнувших от времени. Подрагивающими руками он поднял записку на уровень глаз и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Бумажка-то? А… так это… передать просили.

– Кому?

– Да вот ему, – Самойлов извлек из конверта маленькую фотографию молодого человека с костюме и с бабочкой и протянул её хозяину квартиры, – но вы вряд ли его встречали.

Дворник машинально взял пожелтевшую карточку в руки и, не успев на нее посмотреть, спросил:

– А кто это?

– Это? Так это Бартенев Владимир Андреевич, – тихо ответил Лёшка и злорадно добавил, – якобы казненный в тридцать седьмом году и ваш полный тезка, между прочим.

Дворник напряженно сжал кулаки, потом глубоко вздохнул, встал, подошел к окну и после короткой паузы, не поворачиваясь, глухо сказал:

– Ну почему «якобы». Бартенев был приговорен к высшей мере наказания и на самом деле казнен тридцатого октября тридцать седьмого года.

106