Эхолетие - Страница 60

Последний оказался древним стариком, одетым в защитного цвета бушлат, который закрывал черный клеенчатый фартук. Серые валенки в галошах снизу и шапка-треух с опущенными ушами сверху заканчивали классический образ советского дворника. Брезентовыми рукавицами он сжимал небольшой ломик, которым очищал асфальт. Лица не было видно совсем, только седая борода колыхалась на порывистом ветру. Дворник к тому же был глуховат, поскольку неопределенно склонил голову вбок, и было непонятно, то ли он поприветствовал незнакомца, то ли пытался рассмотреть плоды своего земного труда. Лёшку это не остановило, и он, приблизившись почти вплотную, второй раз за день гаркнул дворнику почти в самое ухо:

– Дед, здесь стояло еще два дома до войны?

Этот вопль, наверное, услышали все жильцы дома, но дворник лишь повернулся к Самойлову лицом и, хищно блеснув глазом в надвигающихся сумерках, спокойно произнес:

– Кричать не надо, я слышу. Кто вы и что хотели?

Старик оказался из бдительных. Лёшка достал из кармана студенческое удостоверение коричневого цвета и продемонстрировал дворнику свою фотографию внутри него:

– Я студент, с факультета журналистики. У меня курсовая работа по дореволюционным зданиям нашего города. Где-то здесь раньше жила сестра моей бабушки, – Лёшка врал не краснея, – и она рассказывала про это дерево и про две арки, одна из которых выходила во двор. Дерево я нашел, а арки нет. Вот и хочу узнать, то ли это место.

Дворник внимательно слушал, не перебивая, опираясь двумя руками на ломик:

– Как фамилия сестры бабушки?

– Дед, а ты что, знаешь всех поименно? – Лёшка ответил вопросом на вопрос, – Да и какая разница, какая у моей двоюродной бабушки фамилия, – мне что теперь, в милицию топать, чтобы про адрес узнать?

– Вы можете идти куда угодно, но если это интересно, то да. До войны здесь были еще два здания, но они попали под бомбежку. Третье сохранилось, но рано или поздно и его снесут.

Лёшка заметно оживился:

– Класс, я нашел то, что искал. Дед, а кто здесь жил до войны? А среди тех, кто сегодня проживает, есть ли свидетели довоенных событий?

– Здесь я вряд ли чем помогу. Только не пойму, товарищ студент, вы дом или людей ищете? – его пальцы в брезентовых рукавицах сжали лом, и он продолжил свою неспешную работу.

Лёшка задумался и некоторое время изучал удаляющуюся спину старенького дворника.

– Вообще-то я ищу Моряка, – достаточно громко сказал он.

Дед перестал колоть лед, вернулся к Самойлову и ответил:

– Сынок, так тебе в райвоенкомат надо по этому вопросу, – глаза блеснули в темноте по-молодому зло. Видно, парень уже утомил сотрудника коммунальной службы своей настырностью.

– Моряк – это кличка, дед. А в миру он Михаил Шестаков, вор, отсидел лет десять еще до войны.

– Сынок, здесь проживают порядочные люди и никаких воров и жуликов не имеется. А ты шел бы отсюда и не мешал бы работать, – слова были произнесены неторопливо, но весомо. Дед отвернулся, и спина в бушлате и с перекрученным хлястиком от клеёнчатого фартука снова стала удаляться.

Лёшка пересчитал окна в доме и быстро прикинул, какое количество жильцов придется опросить. Но это только радовало. Хуже было бы, если вообще не пришлось никого опрашивать. Да, сегодня однозначно его день. Редкая удача. Самойлов посмотрел на часы. До встречи с Полем оставалось пятнадцать минут, а до кафешки идти минут десять быстрым шагом. Он развернулся на каблуках и вышел на улицу. Лёшка шел и, уткнувшись носом в трикотажный шарф, размышлял о том, как удивительна история. Он тысячу раз ходил по этой улице и в повседневной суете не обращал внимания на то, что вот эти стены городских домов трясли гитлеровские бомбежки. Думал, как они испуганно наблюдали за революционно настроенным людом, который спешил на очередную стачку или забастовку, и наверняка радовались празднично одетым семьям, выходящим из дворов на воскресный променад. А сегодня история ослабила свой непробиваемый панцирь времени и неожиданно дала возможность прикоснуться к себе рукой.

До кафетерия осталось пройти не больше трехсот метров. Лёшка поднял глаза и увидел впереди знакомую сутулую спину знатока французского языка и литературы. Сгорбившись и засунув руки в карманы куртки, тот шел, не глядя по сторонам. Полю осталось дойти до перекрестка и повернуть налево. В следующее мгновение Самойлова словно окатило ледяной водой. На некотором удалении от француза, но в том же направлении двигался «дружинник», парень в черной куртке с красными полосками на рукаве, тот самый, который вылез из машины возле университета. Ошибки быть не могло – за Дювалем велось наблюдение. Причем, то, что это была не милицейская наружка, было понятно сразу. Мысли пронизывали мозг со скоростью электрических разрядов. «Так, вариантов здесь три» – лихорадочно соображал Лёшка. – «Первый и самый тупой – Дюваль шпион. Всё, что он рассказал чушь, легенда, а на самом деле он собирает секретную информацию, – отметаем сразу. Если бы это было так, то они бродили бы сейчас не по центральной улице города, а в районе механического завода или иного засекреченного предприятия. Второй вариант – плановая слежка за всеми прибывшими в город иностранцами – тоже слабоват. Дюваль уже полгода в городе. На такое количество иностранцев не хватит чекистов, наверное, со всего СССР. Остается третий и самый логичный – Нелюбин. Но почему он так вцепился в Дюваля? Судя по всему, шутки кончились. Если чекисты жгут бензин, то за него они будут позже отчитываться, значит, должен быть результат. Кстати о бензине…» – тут Лёшка вспомнил и малоприметную, немного замызганную «копейку», из которой выпрыгнул юный филер. Он аккуратно скосил глаза на проезжую часть, но ничего подозрительного не заметил. Настроение опустилось до нуля. Лешка имел опыт выскальзывания из милицейских облав, когда те окружали плотным кольцом толкучку и ловили всех подряд: торговцев книгами и пластинками и даже покупателей. Он с друзьями частенько убегал от городского патруля, если попадал в драку в чужом районе, и надо было срочно уносить ноги. Но это казалось детскими развлечениями по сравнению с тем, что произошло сегодня – их посадили на предметное стекло, прижали сверху другим предметным стеклом и стали разглядывать в микроскоп. И как показывает практика, обычно после изучения подопытные организмы выбрасывают в мусорное ведро безо всякого сожаления.