Эхолетие - Страница 38

– Разрешите, товарищ младший лейтенант? – и, не дожидаясь ответа, тело втиснулось вслед за головой.

– Сорока, ну тебе же ясно было сказано, что у меня допрос. Зачем ломиться в закрытые двери?

– Товарищ младший лейтенант, завтра у нас проверка по финчасти, – затараторил паренек. – А начфин нашел ведомость, где вы за премию не расписались. Подпишите, пожалуйста, сегодня, а то завтра ему самому допрос будет.

– Ладно, давай, не тяни.

Сорока с ведомостью направился к столу и, проходя мимо арестованного, посмотрел на него и радостно воскликнул:

– Ой, Владимир Андреич, здрасьте! А вы тут зачем?

– Так-так, Сорока, вы откуда знаете арестованного Бартенева? – следователь нахмурился.

Паренек стушевался и замялся:

– Так он же у нас там… ну, в университете… политэкономику… ну, лекции читал…

– Арестованный Бартенев, а вам знаком гражданин Сорока?

– Первый раз вижу, – ответил Владимир, – их сотни, а я один. – А когда следователь наклонился, чтобы поставить подпись напротив своей фамилии, незаметно подмигнул пареньку. Тот еле качнул головой в ответ. Расписавшись, следователь отдал ведомость Сороке и тихо, сквозь зубы выдавил:

– Никогда не входи во время допросов. Это может стоить кому-то карьеры, а кому-то свободы.

– Да, я все понял, – ответил парень и добавил на выходе, ни к кому не обращаясь конкретно, – спасибо…

Глядя вслед своему бывшему студенту со смешной фамилией Сорока, Бартенев на секунду задумался, и у него перед глазами пролетели события последних нескольких дней.

…Аресты в университете начались в конце этой недели. Бартенев не чувствовал за собой конкретной вины, но знал, что находиться на свободе ему осталось недолго. Знал, потому что был философом, а кому как не им знать, что именно происходит с государством и что может произойти в результате этих изменений с любым индивидуумом общества. Страшно было за жену и дочь. Надо было что-то решать, но решать по-умному.

В субботу вечером он забежал в соседний подъезд своего дома, где жил его старый знакомый Михаил Шестаков, с которым они вместе росли, учились в университете, но потом Мишка пошёл по кривой дорожке, которая увела его со второго курса и по настоящее время. Бартенев знал, что Мишка отсидел за кражи двенадцать лет и что был когда-то безнадежно влюблен в Лизу. Может быть, даже и понесло его по наклонной из-за её отказа быть вместе с ним, кто знает. Бартенев с Шестаковым редко пересекались, но даже в те случайные встречи отводили глаза, не замечая друг друга.

Шестаков, среднего роста, крепкого телосложения с черными глазами – буравчиками и массивным подбородком, его ровесник, выглядевший лет на десять старше, открыл дверь и неприятно осклабился:

– Наше вам с кисточкой, засиратель мозгов. Чё приканал? Я по субботам не подаю… эй, ботан, ну ты куда попёр? – Шестаков незлобно прошипел вслед Бартеневу, бесцеремонно проследовавшему через узенький коридор на кухню, тоже совершенно крохотных размеров. Маленькая металлическая раковина вжалась в угол и упиралась в старый буфет. Под окном проходила труба с небольшим чугунным радиатором, чуть выше ее на подоконнике стоял патефон с широким раструбом. К левому углу кухни был приставлен маленький стол со штопанной клеенкой на нем и двумя разнокалиберными стульями, стоявшими рядом. На столе стояла черная сковородка с двумя кусками пожаренной рыбы, початая бутылка водки и гранёный стакан. Над столом висела фотография отца «Моряка».

– У нас аресты. Около десяти человек с разных кафедр и еще из ректората, – Бартенев остановился на кухне и старался оставаться спокойным.

– Да мне по хрену, или ты что, у меня под шконкой решил заховаться? – Шестаков насмешливо глянул на тонконогого и тупоголового представителя интеллигенции. – То есть, тебе ласты завтра сплетут, а ты предлагаешь мне компанию тебе составить? На хрен приперся, еще раз спрашиваю.

– Я из-за Лизы с Катенькой.

Внутри у Шестакова что-то щелкнуло, причем так резко, что он опустился на табурет и долго пытался раскурить папироску. Блатная музыка выключилась.

– Излагай. – Мишка наконец закурил папиросу и, склонив коротко стриженую, наполовину седую голову, приготовился слушать.

– У нас начались аресты…

– Стоп… ясно… а ты здесь причем? они твои друганы? – на лице Михаила не дрогнул ни один мускул. Черные глаза смотрели легко и просто. Бартенев знал эту черту старого знакомца – чем опаснее, тем спокойнее. Это ему передалось от героического отца, служившего матросом на флоте и смело воевавшего и погибшего еще в японскую… – Что надо сделать?

– Мы там все знакомые. Что сделать? – переспросил Бартенев. – За этим я и пришел. У меня же Лиза с Катенькой. Арестуют меня – они пропадут. Спрятать их нужно… – Бартенев старался говорить кратко, но ёмко. – Их надо бы куда-нибудь отправить на время. У Лизы где-то тётка на Украине, но она с ней не переписывалась уже лет десять. Пропала, может быть, умерла. Я слышал про тебя, Моряк. Знаю, кто ты теперь, знаю, что можешь помочь, и знаю, что ты в этом вопросе вне подозрений. Шестаков – последний в этой жизни человек, к которому я приду. Тебе их переправить за границу сложностей не доставит, так?

Михаил курил и молча слушал. Он прекрасно знал и понимал своего университетского приятеля. Зла на него он не держал, Лиза сделала выбор сама. Здесь всё по-честному. Он просто не понимал, за что именно красивые бабы выбирают никчемных мужиков. Но даже сейчас, спустя десять лет, для Лизаветы – всё, что угодно. Интересно – с кордоном он тоже в курсе или ткнул пальцем в небо?